«… для чего нам, у которых по «буки-аз-ба»
понамари выучивают грамоте в шесть месяцев,
заимствовать Lautieranschauungsunterrichts-methode,
по которой учатся год и более!»
Л.Н. Толстой «О методах обучения грамоте»
Мы живём в цивилизации книги. Знание управляет миром, и нет такого пути к знанию, которое не пролегало бы через печатное слово… Эти, казалось бы бесспорные ещё вчера истины, сегодня всё чаще ставятся под сомнение. Дети получают всё больше информации через речевой и визуальный каналы, уходят с головой в видео-сервисы. Седовласые традиционалисты проклинают тупиковый путь современной цивилизации «человека книжного», с его книжным знанием и способом мышления, ищут деревенской простоты и чистой мудрости предков, передававшейся изустно из века в век.
Однако, мы будем наивно самоуверенны, списав эти явления на некий выверт современности. Польза грамотности ставилась под сомнение и раньше. Лев Николаевич Толстой, сошедшийся в молодости со многими видными славянофилами, тоже участвовал в диспутах о пользе и вреде грамотности для народа. Из нашего XXI века кажется невероятным, но их консолидированной позицией было крайне настороженное отношение к введению всеобщей грамотности.
«Грамотность сама по себе ничему не вразумит крестьянина, она скорее собьет его с толку. Перо легче сохи, вкусивший без толку грамоты норовит в указчики, а не в рабочие, норовит в ходоки, коштаны, мироеды, а не в пахари; он склоняется не к труду, а к тунеядству», — писал В.И. Даль в «Письме к издателю А. И. Кошелеву»
Вторит ему и Толстой:
«Всякий, кто серьезно приглядится к образованию народа не только в России, но и в Европе, невольно убедится, что образование приобретается народом совершенно независимо от грамоты, и что грамота, за редкими исключениями из ряду вон выходящих способностей, остается ни к чему неприменимым искусством, в большей части случаев даже вредным искусством».
«О методах обучения грамоте», журнал «Ясная Поляна», февраль 1862
Славянофилы настаивали: грамота – лишь инструмент, и главный вопрос: будет ли она использована на дело просвещения или же «затмения»? Под «просвещением» понималось не внедрение новомодной европейской науки, а духовное и нравственное совершенствование человека. Даль совершенно справедливо писал:
«Сутяжничество и все бесчестные увёртки, прикрываемые видом законности, появляются тотчас там, где грамота вытесняет совесть <…> Слово грамотей уже частенько слышится в бранном смысле, как равносильное плуту, даже мошеннику».
«А что читать нашим грамотеям? Вы мне трёх путных книг для этого не назовёте. А что писать нашим писакам? Разве что ябеднические просьбы и подложные виды? Св. Писание, даже по цене, как оно продаётся и притом почти только в столицах, весьма редко может дойти до рук простолюдина, и то уже по цене удвоенной. При том одним этим он не удовольствуется, а захочет знать, что говорится в других книгах. Упомяну мимоходом, что были когда-то так называемые лубочные издания, малополезные, но и безвредные; и их теперь нет, но и на их месте нет ничего». Немало горьких строк посвятил отсутствию народной литературы и Толстой («Кажется, так просто и легко образовать народ: выучить его, хотя бы насильно, грамоте и дать ему хорошие книги – и готово. А на деле выходит совсем другое. Народ не хочет учиться грамоте. Ну, его можно еще заставить. Другое затруднение – нет книг. Можно заказать. Но заказанные книги дурны; заставить писать хорошие книги нельзя. Главное же затруднение – народ не хочет читать этих книг, а заставить его читать их ещё не придумано способа; и народ продолжает образовываться не в школах грамотности, а по-своему»).
Можно сколько угодно ёрничать по поводу барских заблуждений середины XIX века, но тогда, имея практически 90% населения в безграмотной деревне, никому и в голову не могло прийти, что в скором будущем процессы ликвидации безграмотности пойдут столь стремительно, буквально взрывообразно. Ни Даль, ни Толстой не могли предположить, что в каждой сельской школе будут изучать не Св. Писание, не «лубочные издания», не какие-то специальные «книги для народа» с крупными буквами, а романы того же графа Толстого. Тем более перед глазами российских аристократов был пример Европы. Несмотря на века насаждения грамотности, рабочие там практически не читали, а если и читали, то комиксы («лубочные издания») или спортивную хронику. В России же сложилась уникальная ситуация, которую С.Г. Кара-Мурза описывает следующим образом:
«Надо сказать о том культурном типе, который представлял из себя молодой грамотный русский рабочий начала ХХ века. Это было особое культурно-историческое явление, и оно сыграло большую роль в революции. Это был рабочий, который, с одной стороны, обладал большой тягой к знанию и чтению, которая всегда была характерна для пришедших из деревни рабочих. Отличие в том, что наш рабочий одновременно получил три типа литературы на пике их зрелости – русскую литературу “золотого века”, оптимистическую просветительскую литературу эпохи индустриализма и столь же оптимистическое обществоведение марксизма. Это сочетание во времени уникально. А.Богданов в 1912 г. писал, ссылаясь на беседу с английским профсоюзным лидером, что в те годы в заводских рабочих библиотеках были, помимо художественной литературы, книги типа “Происхождение видов” Дарвина или “Астрономия” Фламмариона – и они были зачитаны до дыр. В заводских библиотеках английских тред-юнионов были только футбольные календари и хроники королевского двора».
Не будет преувеличением сказать, что Лев Николаевич Толстой был одним из создателей этого нового культурного типа русского рабочего. Сомнения в пользе грамотности для широких народных масс были сметены самим ходом истории. Освобождение крестьянства запустило тектонические процессы в российском обществе. Толстой был человеком крайне деятельным и не остановился просто на печальных констатациях. Не умеют читать? Научим! Нет хороших книг? Напишем! Он создал самобытную педагогическую школу, вдохновлявшую целые поколения российских педагогов. Ядром его концепции было представление о «свободном образовании» и недопустимости насилия и манипуляций над ребёнком. Основными способами образования Толстой считал возбуждение интереса в ученике и немедленное творческое приложение полученных знаний. Целью же образования Толстой полагал не какое-нибудь произвольное и одностороннее развитие, а гармонизацию личности, что должно было, по его мысли, вернуть человека к собственно человеческому, а именно – к чувству любви. «Животная личность влечется к благу, разум указывает человеку обманчивость личного блага и оставляет один путь. Деятельность на этом пути есть любовь». Лев Николаевич был моральным авторитетом действительно мирового масштаба – его слово одинаково ждали – кто-то с надеждой, кто-то с раздражением – и в Москве, и в Лондоне, и в Берлине. М. Горький писал, что Толстой вошёл в число тех, «на кого смотрит весь мир, из Китая, Индии, Америки — отовсюду к нему протянутся живые, трепетные нити, его душа — для всех и навсегда». Поэтому неудивительно, что в «новых русских рабочих» начала XX века так много толстовского – антибуржуазность, антиклерикализм, альтруизм.
Что касается обучения грамоте, то оно представлялось Толстому чисто техническим вопросом, открывающим лишь один из путей к чувству любви. Тем не менее, Лев Николаевич потратил много лет на изучение механизмов обучения чтению и письму, много экспериментировал в своей Яснополянской школе, изучал передовой зарубежный опыт в этой сфере. Вершиной этой работы стало издание в 1875 году «Новой азбуки» и «Русских книг для чтения». Этому предшествовало издание «Азбуки» в 1872 году – менее успешное и подвергнутое разгромной критике. Неудача 1872 года не заставила Толстого опустить руки, и в результате на свет родился один из самых популярных учебников дореволюционной России. «Новая азбука» только при жизни Льва Николаевича выдержала 28 изданий общим тиражом около 2 миллионов экземпляров. Конкурировать с ней могло только «Родное слово» Ушинского.
Толстой писал: «Гордые мечты мои об этой азбуке вот какие: по этой азбуке будут учиться два поколения русских всех детей от царских до мужицких и первые впечатления поэтические получат из нее, и что, написав эту Азбуку, мне можно будет спокойно умереть».
Отличительной и часто критикуемой особенностью первой редакции «Азбуки» был предложенный Толстым «слуховой» метод обучения чтению. Нам сейчас сложно понять накал страстей вокруг метода Толстого. Для этого необходимо провести некоторую деконструкцию той ожесточённой полемики, попробовать погрузиться в контекст XIX века. Казалось бы, он предложил «всего лишь» добавлять к согласным звукам «е» (сейчас мы произносим эту добавку как «э») и конструировать слоги, последовательно проговаривая буквы, например: «Бе-А. БА». Это шло в разрез с глубоко укоренившимся в церковном обучении буквослагательным методом («Буки-Аз-БА»), методом «азов и складов».
В наши дни, на волне «возвращения к корням», стало относительно расхожим мнение, что наличие у церковнославянских названий букв собственного лексического значения (аз, бу́ки, ве́ди, глаго́ль, добро́, есть, живе́те, земля́ и т.д.) несло некий сакральный смысл, утерянный к концу XIX века, когда они были вытеснены названиями на латинский манер (а, бэ, вэ, гэ, дэ и т.д.). Спорить с подобными утверждениями сложно, укажем лишь, что в течении столетий для обучающихся чтению была не ясна связь графического образа (буквы) и фонетики (звучания) речи. Более того, слоги («склады») заучивались, как и буквы, в жёстком порядке, что формировало статичные стереотипы восприятия текста. Фактически, слоги в сознании обучавшихся представляли собой некие «иероглифы», из которых нужно было распознать слово, вне связи с его звучанием. Учащиеся, глядя на, допустим, слово «где», должны были распознать буквы, назвать их вслух: «глаголь, добро, есть», затем вспомнить трёхбуквенный склад, состоящий из букв глаголь, добро, есть и произнести его название «где». Распознавание складов называлось «чтением по низам». Умение связывать склады в единое слово называлось «чтением по верхам», и далеко не все были способны перейти на этот уровень обучения. Этот этап обучения мог занимать до 3-4 лет. Неудивительно, что при таком сложном процессе чтения отдельным этапом выделялось «чтение механическое» – т.е. речь не шла о понимании текста, тут бы свести все концы с концами и просто озвучить, что видишь. Видимо, неслучайно сложилась пословица «Азбуку учат, на всю избу кричат».
С середины XIX века в России начал распространяться альтернативный метод обучения чтению, так называемый «звуковой» метод. Отвечая на обвинения в ретроградстве и незнании современных подходов Толстой утверждал, что это он одним из первых привёз звуковой метод в Россию. При этом называл его «одним из самых комичных порождений немецкого ума». Он считал противоестественным выговаривание согласных звуков без добавочной «е». По его мнению, дети «ломали рот», произнося «б-а-ба, г-д-е-где». Экспериментальная проверка, проведённая московским Комитетом грамотности в 1874 году, не выявила принципиальных различий в результатах обучения по слуховому и звуковому методам. В результате, в «Новой Азбуке» Толстой не стал выделять ни один метод и постарался сделать её удобной для преподавания по различным методам: слуховому, звуковому, буквослагательному и даже «способу слов» (word method), популярному в Англии и Америке. Лев Николаевич приходит к выводу, что не метод является ключевым элементом обучения, а искусство и талант учителя, способного подобрать наиболее подходящий к способностям и затруднениям ученика метод. По сути, речь идёт о создании персональных траекторий обучения, о которых так много говорят в наши дни.
Хотя структура «Азбуки» напоминала учебники, использовавшие буквослагательный метод, процесс обучения можно классифицировать как основанный на деятельностном подходе, в отличие от знаниевого подхода, на который опирался буквослагательный метод. (Знаниевый подход фокусируется на объёме знаний, положенных к запоминанию на каждом этапе обучения. Деятельностный подход выстраивает содержание обучения вокруг всё усложняющихся осознанных действий). Ученик последовательно осваивает следующие действия: 1). различения и изображения букв; 2). соединения букв в слоги и разделения слогов на буквы; 3). соединения слогов в слова и разделения слов на слоги; 4). запись и чтение слов, в которых написание не совпадает с произношением. Очень важно и, с современной точки зрения, правильно, что вся методика ориентирована на выделение единиц чтения с помощью системы открытых слогов (исключение составляют закрытые слоги на Й). Последовательно изучаются открытые слоги без стечения согласных – СГ; открытые слоги со стечением согласных – ССГ; открытые слоги со стечением согласных – СССГ; слоги конца слов с полугласными Ъ, Ь (ер и ерь); закрытые слоги на Й – СГС.
Современные исследователи (А.А. Штец) указывают на непреодолённую в «Азбуке» Толстого некоторую изолированность концентров (этапов развёртывания деятельностного подхода). Вследствие этого ученик, осваивая очередной этап, вынужден переучиваться, подстраивать свои знания и умения под новые задачи. Это снижает осознанность обучения и, соответственно, личную вовлечённость ученика. Например, конечная цель чтения – раскрытие лексического значения прочитанного – изучается изолированно от наборов синтетических и аналитических действий по складыванию-раскладыванию слогов и слов. В методических указаниях Толстой допускает этап механического чтения (без понимания смысла).
Сильной стороной методики Толстого можно считать также акцент на творческом использовании полученных знаний. «Писание составляет в Яснополянской школе главный способ изучения языка», – писал Толстой. Каждая тема завершалась упражнениями, такими как составление предложений и коротких рассказов, стихов, угадывание слов.
Толстой ставил целью изучение именно литературного языка, поэтому и сам очень скрупулёзно работал над каждым текстом, включённым в «Азбуку». С.Я. Маршак писал об учебных книгах Толстого: «Мы особенно ценим в них его блистательное умение пользоваться всеми оттенками, всеми возможностями родного языка, его щедрую затрату писательского мастерства на каждые три-четыре строчки, которые превращаются под его пером в умные, трогательные и убедительные рассказы». Рассказы Толстого – обязательный элемент учебных планов начальной школы по сей день. В «Азбуку» и «Новую Азбуку» вошло 373 произведения, всего же написано их было 629, из них 133 на естественно-научные темы. Толстой придерживался чётко сформулированных принципов при написании текстов для детей: «Язык должен быть не просто понятный и простонародный, но язык должен быть хороший». Нужно употреблять «хорошие, сильные слова» вместо «неточных, неясных, необразных слов». «Мало сказать – нужны понятные короткие предложения, нужен просто хороший мастерской язык, которым отпечатывает простолюдин (простонародье) все, что ему нужно сказать. Длинный, закрученный период, со вставочными и вводными предложениями <…> не только не есть красота, но он почти всегда скрывает слабость мысли и всегда неясность мысли». «Не должно быть болтовни заместо дела, не должно набором слов скрывать пустоту содержания». «Не должно слишком стараться быть поучительным, а дидактика должна скрываться под занимательностью формы». «Я не согласен, чтобы дети не любили мораль, они любят мораль, но только умную, а не глупую».
«Умная мораль» в произведениях Толстого для детей – это призыв к любви к человеку, к взаимопомощи, честному труду, смелости; это неприятие трусости, эгоизма, праздности. Толстой приложил все усилия, чтобы грамота, которой учились поколения российских детей по его книгам, не стала «вредным искусством». Лев Николаевич, мы справимся! Мы сложим эти трудные слоги: ЛЮ-БОВЬ. Ȫ
Использованные материалы:
Александр Александрович Штец «Л.Н. Толстой: методика обучения грамоте («Азбука» 1872 года)», журнал «Начальная школа плюс До и После» №8,9,12 за 2008 год.
Н. Константинов, А. Петров: Предисловие к 21 и 22 томам 90-томного собрания сочинений Л.Н. Толстого.
В оформлении обложки статьи использована иллюстрация Кобякова Игоря Константиновича – Алфавит, буквы К, Л, М – иллюстрация к Азбуке, 2003 г.
статья написана для журнала “Народное творчество” и размещается на О.ру в авторском варианте с разрешения редакции
Добавить комментарий