Мы представляем уникальный, легендарный коллектив – этно-трио «Троица» из Минска. С журналистским пулом «МИРа Сибири» согласился пообщаться Иван Кирчук, он же дядя Ваня. Его ответы записал Илья Коптилин:
– Вы впервые так далеко выбрались на восток. А почему путь на восток оказался настолько дольше, чем путь на запад? Понятно, что запад к Вам ближе, но только ли география тому причиной?
– Самый далёкий выезд на восток был в Малайзию, на остров Борнео. Помимо этого, конечно, «МИР Сибири» является самым далёким в эту сторону. Обычно мы едем туда, куда приглашают. «Троица» – участница многих международных фестивалей – около ста, от Малайзии до Португалии. Мы впервые решились выехать без своих инструментов, на сей раз барабаны собирали на месте, минимизировали как только могли. Дело в том, что «Троица» на сцене представляет собой оркестр народных инструментов, мы обставлены гуслями, домрами, окаринами, жалейками и т.д. На сей раз у нас очень немного инструментов – всё, что мы смогли взять в самолёт. Обычно у нас свой автобус, на котором мы ездим по всей Европе. В прошлом году мы были в Испании, невзирая на то, что в автобусе нет кондиционера. Испанцы были удивлены.
– Получается, что оркестр народных инструментов состоит из трёх человек. Достаточно ли троих для того, чтобы отзвучить все те песни, что Вы исполняете? Или хотелось бы ещё кого-нибудь, но по разным причинам не приглашаете?
– Нет, нас достаточно. Команда существует 16 лет, и такой состав был выбран, следуя традиции «троистых музыкантов». В Белоруссии была такая традиция, где были три музыканта – цимбалист, гармонист и барабанщик. Они могли заменяться, например, на кларнет, скрипку, тамбурин. Мы начинали с немногого – появился струнный инструмент смык, потом гусли российские, которые я поменял в кубанском казачьем хоре на лиру, и так далее. Т.е. появлялись инструменты, которые начинали поневоле участвовать в программах, записях, и дошло до того, что у нас на сегодня огромный музей музыкальных инструментов народов мира. И частично мы эти инструменты используем, потому что нам нравятся тембра. Я всегда говорю: пусть африканская дудка украшает белорусскую песню, если сама белорусская песня требует этой подзвучки, этого тембра.
– Вы не только музыкант, но даже в большей степени этнограф, который ездит в экспедиции, собирает весь этот материал, преподаёт. Понятно, откуда у Вас берутся белорусские национальные инструменты. А что касается африканских и других инструментов – откуда они берутся?
– Есть различные этнические фестивали, на которых они просто продаются. Некоторые люди дарят. Например, мы приехали в Голландию, слепая женщина, у которой был музей музыкальных инструментов, подарила нам немецкую цитру, голландскую окарину, турецкий саз. Т.е. в эти страны нам не пришлось бы ехать за инструментами. Есть белорусский народный мастер Павел Крыш, который живёт неподалёку от Красноярска. Он сделал для «Троицы» гусли, мы на них играем. Но, к сожалению, в этот раз в самолёт не взяли. Он сейчас ходит где-то по фестивалю. Мы берём инструменты и смотрим, смогут ли они ужиться в программе «Троицы». На сцене мы обставлены инструментами, за песню успеваем поменять их 3-4 раза, это нормально. Поэтому у нас сложный технический райдер. Студийная запись позволяет сделать больше. Альбом «Зимочка», записанный в Польше, в Варшаве – 420 треков, на 3-х человек.
– Это очень много.
– Да, поэтому и альбом получился красивый. Он получил 10 наград в Белоруссии, включаю Рок-корону, хотя мы не знаем, за что – мы не считаем себя рок-группой.
– А почему писали в Польше? Почему Вас сразу признали на Западе, а не здесь?
– Нет, нас сразу признал Юрий Шевчук, группа ДДТ, началось с этого. Потом Стас Намин пригласил в Москву. А для Белоруссии это довольно нестандартная музыка, мы играем прогрессив-фолк. А у нас нет ни радио-станций такого направления, ни фестивалей, ни этнических клубов – негде выступать. У нас всё, я бы сказал, «опопсировано». Мы рады, что можем, наконец, показать свою музыку на вашем фестивале.
– Неужели «Троица» не востребована в Белоруссии?
– Один-два концерта в год в филармонии. Мы можем выезжать довольно редко в областные города. Белоруссия намного меньше Сибири, поэтому у нас приглашений мало. Я сошлюсь на то, что этническая музыка не очень популярна в Белоруссии. Есть два всего фестиваля – «Камяніца» возле Минска и «Вольнае паветра» в Шаблях. Это частный хутор, где человек около 10 лет проводит фестивали международные сам, за свои деньги. Мы были на Славянском Базаре, это был отдельный концерт, филармонический зал, при полном зале, т.е. интерес у людей был. Но постоянной востребованности нет. У нас в год бывает до 20 концертов – в общем, с Европой. Хотя у нас есть агенты в Германии, в Венгрии, но не всегда они срабатывают. Выезжать на один концерт нет смысла, у нас огромный автобус, полный инструментов, необходимо это всё расставить, сложить.
– Как воспринимает ваши песни аудитория, не знающая языка? Ведь это не горловое пение, где нужно слушать звук, вибрацию. Здесь всё-таки ещё очень большая смысловая нагрузка.
– Мы начинали с того, что один концерт в Голландии, на Северном море, на фестивале «OEROL», мы переводили, хотя бы немного, содержание. Люди удивлялись, они задавали такие вопросы – а что, Ваш народ об этом думал? В Белоруссии существует около пятидесяти томов серии «Белорусское народное творчество», где собраны песни, записи различных обрядов, ритуалов, праздников. И когда ты рассказываешь, что в этой песне, условно говоря, нужно было закопать под порог череп козла, чтобы молодые переступили – у иностранцев уже другая реакция на эту песню. Или перевести две-три строчки каравайных песен, которые сохранились в Белоруссии. Когда каравай месили правой рукой, а потом нельзя было даже кусочек оторвать, потому что считалось, что это принесёт молодым несчастье. А если каравай вырастал большой, разбивали печку в доме – но его нельзя было трогать. Он был как оберег и этот оберег потом выносили по частям. Когда это рассказываешь, песня воспринимается по-другому. Иногда мы готовим программки с разъяснением песен на немецком языке, на голландском. Если есть возможность и время, то я рассказываю, хотя бы несколько строк. Я постараюсь это делать и сегодня, хотя мы хотели бы больше музыки показать, чтобы не получилось такой лекции, Вы знаете.
На белорусской свадьбе старинной 400 песен могло звучать. Это уже народная рок-опера. Каждый момент невесты обозначался, я не называю это песнями, я называю это музыкальными молитвами, мантрами. Обратите внимание, каждая авторская песня имеет рамки, народная же песня не имеет. Она имеет разные размеры, разную пульсацию, которая погружает человека в транс. Это не обязательно белорусская музыка. Вся народная музыка – трансовая. Она не является нотной. Если записать нотами то же горловое пение, то ничего из этого не получится. В то время это не фиксировалось. Фиксируется только сейчас.
– Два вопроса. Являясь собирателем традиций, этнографом, являетесь ли Вы сами приверженцем традиции? И откуда всё пошло?
– Тут всё очень сложно, потому что я сам не белорус, я поляк. У меня очень глубокие корни в Польше. По линии отца и матери есть священники, есть монашки, бабушкина сестра умерла в Америке как монашка. Я католик и дети у меня католики. Увлечение произошло совершенно случайно. Я услышал ансамбль Дмитрия Покровского в 80-м году в Минске. У меня был шок и я плакал. Он показал звучание всех регионов России. В то время, когда было засилье хоровых коллективов, мы пели песни про Ленина, про партию, он показал совершенно другое. И я понял, что Белоруссия имеет уникальное географическое положение, т.е. она имеет свою культуру Центральной Белоруссии, есть приграничье Польша-Украина-Латвия-Россия-Литва. Миграция населения, браки – всё это перемешало культуры, и из шести этнографических регионов можно создать букет красивых песен, красивых наигрышей. И это поразило, я стал заниматься. Я преподаватель, доцент кафедры этнологии и фольклористики в Педуниверситете уже около 33 лет. Занимаюсь реконструкцией обрядов, праздников. На сайте «Троицы» есть мои книги по реконструкции обрядов. Являемся ли мы носителями традиции? Нет. Потому что мы живём в городе. Мы не выходим садить зерно. Мы не зовём весну. Единственное, чем можно похвалиться, в 99-м году я записал в Голландии альбом «Спадчына загінуўшых вёсак», это что-то вроде «Наследие погибших деревень», где в студии у меня была возможность записать по три-четыре трека, т.е. я там пою наложением трёхголосьем, четырёхголосьем, так, как традиционно пели в Белоруссии. И там звучат только белорусские инструменты. Можно послушать, как лира звучит, дуда, жалейки, окарина. Всё, что делает «Троица», это совершенно другое направление, и мы в принципе рады, потому что мне кажется, что народная песня точно так же может достучаться до сердец тех, кто не знаком с этносом, кто не любит фольклор, а слушает другую музыку.
– Собирание – это одно. Но откуда пришло понимание, что нужно ещё и петь? Не только петь, но и играть на огромном количестве инструментов?
– Да не знаю – нравится нам это и всё. Мы бы не делали то, что нам не нравится. В «Троице» очень интересно по аранжировкам. Ведь мы не расписываем партии. Мы сидим очень долго, слушаем, смотрим, импровизируем, ищем какие-то куски, много говорим о философии песни, обряда – в зависимости от того, что мы делаем. Бывает так, что вещи рождаются в течение года, трёх месяцев. Если одному из нас не нравится, не комфортно – вещь никогда не прозвучит. У троих должно соединиться, у треугольничка должны совпасть все стороны, и тогда вещь живёт.
– За Вами крайне интересно наблюдать на репетициях. Несмотря на то, что коллектив – это единое целое, видна вершина пирамиды и это дядя Ваня. Вы диктатор?
– Нет, у нас иерархии нет. Я не смог бы руководить коллективом. До этого у меня был фольклорный ансамбль «Диво» из моих выпускников и я тоже не считал себя руководителем. Я не имею права командовать людьми, да и не надо. Важно наоборот научиться в этой ситуации, даже если ты вершина, быть таким, как все. Я не люблю быть главным. «Троица» – это три равноправных голоса, иначе было бы много вещей в программе, а ребята играли бы с неохотой, я бы их заставлял. А так мы играем то, что всем троим в кайф.
– Три Ваших мечты – музыкальная, этнографическая, жизненная?
– Из смешного – мы на сегодняшний день не имеем репетиционной точки в Белоруссии, сколько бы мы ни стучались в разные двери, включая Министерства Культуры, ни писали различные проекты. На сегодня у нас музей этнографических инструментов, и у меня есть ещё свой личный этнографический музей, за эти годы собранный. Сейчас он у друзей в Польше. Где кукольный театр «Батлейка», различные короба, одежда и так далее. У нас есть огромный архив. Только у меня полторы тысячи CD-дисков и пятьсот DVD-дисков с фестивалей. Мы хотим похвалиться этим, показать. Мы стучались в разные двери – никуда не достучались. Сегодня нам 16 лет, у нас нет репетиционной точки, мы репетируем за Минском, правда это недалеко, директор клуба выделила нам совсем маленькую комнатку, куда мы можем только втроём зайти. Это первая мечта, которая не сбывается все эти годы. Вторая мечта, то, что я начинал говорить – у нас нет этнических клубов, этнического радио, этнических фестивалей. Молодёжь, видя бы даже то, что у вас происходило, брала бы различные инструменты, начинала бы их сочетать, а не только брать роковые гитары. Кстати, мы прописали, один из альбомов с тяжёлыми гитарами, он есть на сайте, называется «Жар-жар». Мы там проявили всё, что могли, какие только возможно вещи соединяли в стиле Korn и Clawfinger, которых я люблю. Этот альбом экспериментальный, мы с ним не можем выступать. Было бы здорово, если бы было больше интереса в Белоруссии к этносам различных стран мира, не только к своему. Понятно, что президент проводит какие-то фестивали, которые ему нравятся, на своей родине, и там выступают другие коллективы, с другой музыкой. Я преподаю в ВУЗе, часто заочники жалуются, что они не могут шаг влево сделать, потому что обязательно их программы курируют, они должны быть только по стандарту, нет шага для творчества, оно закрыто, и это признают многие люди. Поэтому композиция в 10 минут, которую мы будем играть сегодня, из трёх частей, это «Комоедица», «Жнивная песня» и «Сморгонская академия», где учили настоящих медведей, была такая в Белоруссии – она не прозвучит нигде в Минске, она десять минут, нам скажут – это неформат, её просто не включат.
Третья мечта. Нам, людям, живущим в городах, давно нужно пересмотреть своё отношение к бабушкам и дедушкам, которые у нас незаслуженно забыты. Они являются такими колодцами мудрости, что не передать, но эта мудрость начинает открываться очень медленно. Я занимаюсь фольклором более тридцати лет, и какие-то вещи ко мне приходят через двадцать лет. На меня находит озарение, я начинаю понимать, беру ручку, зарисовываю это и рассказываю дальше всем остальным. Условно, у нас есть восьмигранная белорусская звёздочка, я рассказываю, что это есть символ предков. Первая линия – это земля, это мать, вторая линия – это бог, или солнце, или отец, а я в центре, внутри. И дальше расходятся линии – бабушки, дедушки. Так вот, если мы какую-то линию забываем – отца, мать, бабушку с дедушкой – она выпадает, этой звёздочки нет. Поэтому родовая энергия к нам не попадает. И таких людей много. Они начинают задумываться об этом с возрастом. Пока молодой, я как бы сам всё могу, а потом раз – папы нет, мамы нет, бабушки нет – спросить не у кого. Поэтому люди мечутся в различные религии, в различные секты, вместо того, чтобы спросить: а что делали предки? Поэтому основная мысль, глобальная, чтобы мы по-другому взглянули на предков наших. Которые ещё живы, можно через тёток, дядек что-то спросить, записать, чтобы иметь информацию, чтобы передать детям, внукам, правнукам. Они тогда будут по-другому относиться.
– Хотел спросить про анимацию, про «Бумажные узоры». К Вам пришли, попросили подобрать музыку, или Вы принимали участие в написании сценария?
– Мы всегда отказываемся от клипов, потому что это стоит больших денег, и это никуда не стреляет. Мы согласились встретиться с Михаилом Тумеля, очень известным мультипликатором-аниматором, он сейчас стажируется в Японии, и сделали «Выцінанка-выразанка». Эта сказка, кстати, вошла в альбом «Жар-жар». Мы её придумали сами. Вот до чего можно дойти, когда знаешь фольклор. У нас заяц ходит в сваты, берёт хлопца, ведёт его к девке и сватает. Это сказка, в основе которой лежит народная каравайная песня и мультипликация Тумеля. Мы соглашаемся только на те проекты, где творчески комфортно. Анимационная песня «Три ангела» записана была, к сожалению, не нами, до Чернобыльской аварии. Это три ангела ведут душу грешную и говорят: «Чего ж ты мимо рая прошла? В нашем раю хорошо жить, только некому». Так заканчивается часть духовного стиха. Нас подкупило, как всё это было сделано: эта рыба, которая символ христианства, рассыпается, эти три ангела. Если попадает четвёртый человек, то из «Троицы» получается квадрат, а он устойчивый. Поэтому четвёртый человек тоже должен быть творческим.
– А часто поступают творческие предложения? Вот сейчас популярная тема – саундтрэки.
– У нас есть три или четыре саундтрэка к фильмам. Но иногда наша музыка, например, в фильме «Самурай» или «Маленькие беглецы» – она попадает, конечно, но звучит уже не этнически, нам приходится прописывать клавиши, другие гитары. Нам очень нравится работать, если есть музыка. Это всё-таки хорошая возможность показать себя и в этом плане.
– Могли бы Вы описать в трёх словах, что такое этника? Три слова, которые замыкают пирамиду «Троицы».
– Сложно в трёх словах. Во-первых, мне кажется, что должна быть связь с землёй, очень мощная пульсация оттуда, ощущение живых людей там, а не умерших. Во-вторых, от предков надо вверх тянуться, значит, у нас должны быть дети-внуки, как продолжение. И бессмертие души, которая прошла весь путь, напиталась всем со всего мира и унесла вверх – и африканские дудки, и китайские струнные.
Мы слушаем всё, всё подряд. Вы знаете, нельзя себя ограничивать. У меня есть знакомый музыкант, он говорит – я никого не слушаю, я слушаю себя. И вы знаете, его музыка совершенно неинтересная. Если бы мы были представителями деревни, родились в деревне и жили – мы бы держали эти традиции. Всё, что звучало в этой деревне, мы бы старались исполнять. Но мы люди современные, мы участвуем на разных фестивалях, мы видим разные инструменты, разные направления музыкальные, мы от этого тоже подпитываемся, многому учимся. За столько лет «Троица» обросла всем этим только за счёт того, что она многое повидала. И такое отношение к тому, что звучит – «ой, мне не нравится, некрасиво» – оно не правильное. Этого нельзя говорить, потому что у них свой путь, у тебя свой путь. Всё впитывая, думая над всем, в поисках аранжировок со всеми этими инструментами, должно происходить постоянное ознакомление, обучение себя, нельзя останавливаться.
– Как Вы архетипически осознаёте свою группу, кто Вы – скоморохи, скальды?
– Нет, не скоморохи. Не знаю. Есть музыкальное направление фолк-фьюжен, хотя на сегодня мы скорее относимся к прогрессив-фолк. У нас Юра преподаёт в институте гитару и у него разные гитаристы, которые играют разную музыку. Естественно, он не может им сказать – играйте только фольклор, про это вообще не может быть речи. Поэтому у него куча дисков, я даже не буду сейчас перечислять. Часть моих студентов тоже приносит различную музыку, мы обмениваемся дисками. У моих коллег такие же огромные коллекции дисков по разной музыке. Может быть, только Павловский больше завёрнут на Зорне. А мы с Юрой, например, ездили в Варшаву на Dream Theater, потому что нам нравится то, что они делают. Нельзя себя закрывать. Я вчера с удовольствием слушал девочку, которая лошадь показывала голосом и любит волков. Чем ты шире, тем больше каналов идёт к тебе, больше поступление. А если ты закрылся и сказал «только так»… Вот откуда берётся попсовая молодёжь? – Они закрылись. Нужно открываться.
– Давно Вы на этом фестивале, многих ли увидели, кого-то отметили?
– Всех увидели, всех отметили. Здесь очень продуманно. Если в Минске фестиваль, то он закончится в одиннадцать-пол-двенадцатого вечера. У вас же дана возможность послушать живой этнос, без обработки, а затем вечерние концерты, и это здорово, что они за двенадцать уходят. У нас выключают, милиция приходит. Поэтому проблема – времени мало, наслоения идут, группа за группой, и хорошие команды, которые приезжают на фестиваль, им говорят – так, полчаса. Они на сцену поднялись – двадцать минут. А чего мы ехали? Т.е. у вас с этим огромный плюс. Я уже молчу про «Город мастеров», потому что там можно сутками ходить. Здесь здорово продумана программа. Мне кажется, что и трёх дней мало. Можно и шире делать, целую неделю, если есть финансирование. Можно художников отдельно делать, отдельный детский день. Расширяться есть куда. Потом мы отметили шикарный звук и шикарный свет, ведь мы побывали на многих фестивалях. По видео вообще нет вопросов, потому что выхвачены такие моменты! Например, вчера «Намгар» играет на струнах, и у неё прямо из-под пальцев лучи прожекторов. Это же надо было словить, это надо вкус иметь. Нигде нет рваного видео, все переходы продуманные. Огромный респект за то, что вы делаете.
– А я заметила, что очень много белорусских песен на фестивале. Хотя поют по-русски, но слова-то белорусские. Вот, мальчик из Овсянки пел. Скажите, «Три ангела» в Белоруссии были записаны?
– Да, в Гомельской области. Есть российский вариант, Старостин поёт. Это духовный стих, постовая песня. Народ же любил петь. Получается, что в пост, когда нельзя петь, народ пел постовые песни – т.е. всё равно пел.
У меня, помимо дисков, ещё целый архив записей аутентичных, сто бобин, если вы помните такие, и кассет не счесть. Есть ещё архив радио, архив Академии наук, Института искусствоведения и этнографии, фоно-лаборатории. Я тоже брал у них для работы, поэтому у меня очень много песен, у нас музыки очень много, другое дело, что сложно выбрать, что для сцены. Прихожу с годами к выводу, что не вся этническая музыка соглашается, чтобы её обрабатывали. Поэтому многие вещи не живут. Иной песне, видимо, мешают барабаны или гитары. А акапелло она звучит.
На сайте вы можете скачать бесплатно книгу «Автобаны менестрелей». Это десятилетний путь «Троицы», где есть мои рассуждения, философия, стихи, притчи, написанные в дороге. Там много рассуждений о фольклоре, об этносе, и вообще о нашем пребывании на Земле.
– Как Вы считаете, белорусская песня, музыка чем-то отличается от русской, есть ли коренное отличие?
– Конечно. Свой определённый ритм (напевает). Или вот купальская песня, которая тоже имеет древние корни (напевает). Мы по тексту ещё можем сориентироваться, сказать двести-триста лет. А что там внизу? Мы говорим – язычество. А что язычество? Мы не знаем, насколько можно опуститься туда, чтобы почувствовать. Вот у нас сегодня будет песня «Весенний хоровод яблоневый». Мне кажется, она не просто трансовая, шаманская. Это действительно весна, когда бабушки выходили босиком, начинали пробуждаться сами, пробуждать землю. Этого сейчас нет, мы так не сделаем, потому что мы городские, мы не чувствуем, у нас обувь, у нас другая подошва. Русские песни очень мощные. Я вам не зря про ансамбль Покровского сказал, что он перевернул всю мою жизнь. И у многих моих друзей точно также. Неважно, какой музыкой они занимались, что они слушали, но они изменили отношение к фолку, к этносу, стали интересоваться. Россия богата своими этнографическими районами. В Белоруссии тоже музыка по регионам отличается. Северные песни мелодически сумасшедшие. Говорят, там тектонический разлом, и идёт определённая энергетика. А Полесье, на юге, там другое. Ȫ
статья написана для журнала “Народное творчество” и размещается на О.ру в авторском варианте с разрешения редакции
Добавить комментарий