Город – расчерченный, монотонный, ритмично гудящий – сложное место, чтобы улавливать тонкий трепет мироздания. Бывают, конечно, яркие вспышки: то скользнёт по тебе взгляд, в котором можно утонуть, то набежит и растает шлейф аромата, то переменится и упорхнёт грациозное движение в толпе. А бывает, в воздухе задрожит незнакомая мелодия и властно остановит, и заставит оглядываться в поисках источника. Как найти Сергея Садова? Идите на звук.
Именно так и сделала главный редактор журнала «Народное творчество» Светлана Смирнова, случайно различив среди городского шума звуки тонкой, неевропейской музыки. Сергей, как обычно, играл на своём диковинном струнном инструменте, как будто выторгованном в антикварной лавке в какой-нибудь экзотической восточной стране. «Да, выглядит как инструмент с очень солидной историей, – соглашается Сергей, – с моей интенсивностью игры, его год идёт за пять. Я – «маньяк труда». Могу по несколько часов в день выступать на разных площадках города». Вот уже без малого 20 лет он выступает на улицах Москвы со своей верной садорой – инструментом собственной разработки, в звуке которого можно услышать и балалайку, и индийский ситар, и гусли, и арабский уд.
Профессиональный музыкант со стажем более 40 лет, Сергей получил классическое образование (отделение народных музыкальных инструментов музыкального училища), но в то же время хорошо знаком с современными музыкальными тенденциями: импрессионизмом, джаз- и рок-направлениями. Сергей Михайлович Садов стал, можно сказать, патриархом московского андеграунда и уличной культуры Москвы. На Арбате, практически в любую погоду, его можно было встретить у театра им. Вахтангова. Он рассказывает: «К сожалению, в 15-м году Арбат уничтожили как очаг культуры. Раньше люди ехали даже из Германии послушать. Во всех путеводителях по Москве рассказывалось об арбатских уличных музыкантах. Теперь этого нет. И что произошло? Мы начали терять свою самобытную культуру. Теперь на улицах читается рэп и поётся попса. А рэп – это не вопросы духовного, внутреннего в человеке, это вопросы исключительно социальные: белые плохие, чёрные хорошие, или наоборот…
…Культура уличной музыки – это тонкий процесс. Запретить, сломать оказалось легко. А возродить – по человечку, по крупице – это большой труд. Ведь эти люди работают, можно сказать, на благотворительных началах».
В 2015 году действительно произошла «зачистка» Арбата: департамент культуры передал пешеходные зоны (а это около 30 километров!) в ведение департамента торговли, в результате все проявления уличной культуры исчезли, их место заняли торговые палатки. В силу отсутствия внятного законодательства на этот счёт, артистов стали активно привлекать к ответственности то за незаконную торговлю, то за организацию несанкционированных массовых мероприятий (ст. 20.2 КоАП), то за нарушение общественного порядка – административные статьи, штрафы, конфискация инструментов. В том же году прошла серия акций протеста, в том числе одиночные пикеты «Арбат замолчал», когда артисты стояли с заклеенными ртами. Сергей возглавил «Московскую общественную организацию работников культуры уличного жанра». С тех пор дело сдвинулось с мёртвой точки – появились такие проекты, как «Музыка в метро», «Уличный артист». У музыкантов появилось некое правовое поле, защищающее от поборов и преследований. Городские власти, артисты и жители столицы пытаются найти приемлемые для всех варианты сосуществования. Согласовываются и оборудуются точки, расписывается график выступлений, пытаются контролировать уровень громкости, ограничивать ненормативную лексику.
«Огромную роль в нашей народной культуре играют струнные щипковые инструменты, такие как балалайки, гусли, гитары – а они очень тихие, не громче голоса. Чтобы народный музыкант мог существовать в городской среде, чтобы его банально было слышно – нужно звукоусиливающее оборудование. Это – одна из ключевых проблем взаимодействия уличных музыкантов и правоохранительных органов…
… Здесь возникает вопрос: как контролировать работу этих деятелей культуры, если до сих пор не существует прописанного законом статуса «уличного артиста». А там, где нет чёткой законодательной базы, там возникает повод для коррупции».
Своё понимание роли уличного творчества Сергей в очередной раз сформулировал на Московском урбанистическом форуме в парке Зарядье:
«Артистов не нужно расставлять по улицам «для красоты». Артист – это не элемент интерьера, не тротуарная плитка, не урна. Любое выступление должно быть, пусть маленьким, но событием культурного масштаба. На первой железной дороге России – Царскосельской – приезд поезда отмечался выступлением симфонического оркестра. Дирижировал в течение многих лет специально приглашаемый Иоганн Штраус. Вот такой проект уличной музыки был ещё при царе…
… Это вам не «Я на тебе, как на войне» или «Группа крови на рукаве». Конечно, люди у нас сейчас заняты по большей части собственными проблемами – что музыканты, что прохожие – всем некогда. Именно поэтому нужно прилагать усилия, чтобы городская среда не опускала человека до уровня примитивных, низменных чувств. Конечно, проще поставить девчонку в витрине на шесте – пусть крутится и раздевается. Но мы должны поднимать народное самосознание, а не опускать его, тогда будет и кому Родину защищать, и народное хозяйство поднимать. Все мы живём в мире вибраций, город – это вибрация, наши тела – это вибрация, а музыка – это вибрация наших чувств и смыслов в чистом виде. Поэтому кому как не музыкантам улучшать этот мир, делать его чище и духовнее. Также не нужно забывать, что мы не в посёлке или в деревне, а в столице, что на наш город смотрят как на центр. И есть такие знаковые улицы, как Арбат, Коломенское, Никольская, где уровень артистов должен соответствовать этому высокому статусу. Мы должны поднимать планку выступлений. Это – совместная творческая работа артиста и слушателя. Важно сохранить нашу культуру, ведь до нас столетиями это делали другие; мы можем действовать только в то время, в которое мы живём, и другого не будет. Здесь очень важно находиться в настоящем моменте, моменте осознанности. Практики достижения осознанности существуют во всех духовных школах мира, в том числе и в православии». Стоит заметить, что и официальные структуры подключаются на своём уровне к «поднятию планки». Так, в проекте «Музыка в метро» предусмотрены аккредитация и прослушивание кандидатов.
Разговорившись со своими слушателями под пасмурным московским небом, Сергей Садов раскрывается и как тонкий знаток восточных философских систем. Что такое эти звуки, остановившие нас и притянувшие из суеты города? Сергей объясняет: «Вот нота «ля». В европейском понимании – это не музыка, а 440 Герц. Музыкой она становится тогда, когда артист придает этой ноте дыхание и орнаментальное ритмическое движение, уравновешивая её со своим внутренним состоянием.
«Другую ноту стоит брать, когда мы выходим из своего внутреннего состояния во внешнее пространство. Она будет иметь уже другой рисунок. Бывает, достаточно и двух нот, чтобы это стало мелодией»
Так звучат древние инструменты, послушайте: вот индийский сантур, вот уд, которому три тысячи лет! Музыка тогда строилась на другой основе, она была обрядовой и восстановительной. В принципе, это и есть то, чем я занимаюсь. Наш интеллект – это наш хранитель, он не позволяет нам, грубо говоря, «сдохнуть в канаве», он учит нас выживать. Вместе с тем, с другой стороны, он генерирует страхи. Человек боится будущего: как завтра жить, вдруг заболею, вдруг умру, вдруг что-то не получится? Это невротическое состояние проявляется в мышечных зажимах, нарушениях циркуляции, кровообращения, а, в конечном итоге, в потере жизненной силы.
Чтобы уравновесить себя, нужно освоить искусство правильного дыхания. В китайской культуре это искусство называется «цигун», в индийской – «пранаяма», в монастырской системе православия – «умное делание». Делать это через музыку, связанную с дыханием – это не колдовство, а естественное оздоровление.
Какой именно акустический инструмент при этом является источником звука, уже не имеет значения. Традиционная русская музыка, например, основана на колокольных звонах – и это тоже оздоровительная практика. Вот колокол бьёт [играет]. Вот колокольчик звонит: звонарские техники можно и на других инструментах применять, здесь важен принцип. Речь не о церковном-нецерковном. И у шаманов, и в церковной звоннице вы находите похожую работу с вибрациями. Народное всё идёт от дыхания, будь то русская, арабская или азиатская система. Молитвы тоже построены на дыхании: правильные слова, определённая ритмика. Наши былины тоже писались определённым образом, там вторая и предпоследняя доли сильные – вот, послушайте [играет]. Русская музыка – между домрой, гуслями и звонницей. А вот сейчас послушайте – это характерный для Глинки почерк. Вот она, наша музыка – широкая, как русская душа!
Колдовство же начинается там, где музыка становится на службу другим целям – будь то обогащение или контроль. Самый понятный пример: шоу-бизнес. Вот где чёрная магия! И не важно, Паганини это поехал с концертом к какому-нибудь графу, или современный эстрадный деятель на корпоратив. Здесь музыка не восстанавливает наши тело и сознание, она их использует: захватывает тело и манипулирует сознанием. Достигается это, в первую очередь ускорением темпа и изменением ритма. Я работаю в темпе сердца – 60 ударов в минуту, в современной эстраде – 80,90 и так далее. Здесь уже речи не идёт о снятии зажимов, самоочищении, наоборот – выброс адреналина, учащение сердцебиения, стресс. Что-то заболело? Съешьте таблетку!
Европейская школа привнесла в музыку также вредительство договорных систем, т.е. условностей, определённых позиций, понятий, в рамках которых музыка якобы должна существовать.
Вот что они сделали с блюзом, послушайте – я перебираю звуки в каких-то стандартных позициях, а проходящий мимо блюзовик скажет: «О, да это же блюзмен играет!» Да не блюзмен я… Понимаете, музыка – это не про позиции. Она либо звучит у тебя здесь, внутри, либо нужно бросать эту профессию. Можно быть виртуозом, но если ничего, кроме чужих цитат – Баха, Бетховена – внутри не звучит, нужно бросать.
Что касается музыкальных инструментов, то европейцы переняли много восточного через арабов, персов. Например, уд – прообраз лютни и гитары – появился в Испании после арабского завоевания. Многое привезли из крестовых походов. Но инструменты-то привезли, а смысл потеряли. Они же в Европе с копьями бегали, когда там, на востоке, были библиотеки, знания. Европейцы всю музыку упаковали в жёсткую понятийную систему и очень удивляются, когда слышат наших композиторов, вроде Мусоргского, который всю жизнь разрабатывал народную, крестьянскую музыку и эстетику. Ведь Мусоргского нельзя просчитать логически, как Баха. Как и всю нашу русскую жизнь, впрочем.
Поэтому если хотите заниматься предметно европейской музыкой – либо играйте Баха, либо ищите первоисточники. Например, если вся рок-музыка основана на гитарном звуке, а гитара – это видоизменённый уд, то почему бы не обратиться напрямую к Ирану? Я и Баха, и рок переиграл, теперь мне это незачем. Сейчас в свою музыку я вставляю вкрапления и джаз-рока, и этнических систем – получается такая полистилистика. Я её определил когда-то как ‘психоделический альтернативный классицизм’».
Свой метод сочинительства Сергей описывает практически в религиозных терминах: «Я подбираю то, что звучит у меня в голове. Не где-то там – это был бы плагиат, а именно внутри. Не важно, русское это по форме, арабское или китайское. Вначале я успокаиваю сердце, как и положено на молитве православному человеку. Успокаиваю через дыхание. Потом прошу, чтобы Господь мне помог. И только потом начинаю решать какие-то свои музыкальные задачи. Часто я ставлю loop-станцию и записываю всё, что идёт. Идёт куча мусора, но среди этой кучи я вижу: вот, кусочек откровения. А дальше идёт работа над этим моментом истины. Есть одно ограничение, связанное с тем, что уличная подача требует всё-таки чрезмерного оттенка красоты. Это близко к гламуру, но в хорошем смысле. Если бы не это, я бы писал несколько жёстче, как работали Шнитке, Габайдулина, Шостакович. Некоторые фразы, тем не менее, всё равно получаются альтернативными, перечёркивающими стандарт».
Помимо уличной музыки, Сергей постоянно гастролирует. Алтай, Тюмень, Краснодар – это из недавнего. Есть у него дипломы крупных российских фестивалей, недавно он получил премию министерства культуры республики Татарстан на фестивале колокольного звона в Елабуге. Головку грифов садоры украшают ленточки с фестивалей этого года. Свои выезды заграницу Сергей называет «рапирными», как одиночные направленные уколы – в Финляндию, в Германию. Но особо он отмечает свою поездку на объятый войной Донбасс в 2014 году. «Не думал я, что мне, воину-интернационалисту, через 33 года после увольнения из рядов вооружённых сил придётся ехать по нашей стране на собственной машине в зону боевых действий». Сергей дал несколько концертов для ополченцев и простых жителей Донбасса.
Свою любовь Сергей встретил тоже на Арбате. Юлия Кожевникова, кардиолог, спешила по делам, но увидела Сергея: «Арбат – это поворотная точка, место искривления пространства. Сергей был похож на пирата, только попугая на плече не хватало. Такой дикий, с распушёнными волосами, в шляпе, безумный! И я поняла: мне нужно сейчас или измениться самой, или навсегда остаться в круге, в котором я не смогу открыть для себя ничего нового». Пока она решалась познакомиться, решился Сергей. С тех пор она открыла для себя танец живота, барабаны и возможность творить собственную историю. Недавно у них родилась дочь, и вышел новый диск «Ближний Восток». Ȫ
статья написана для журнала “Народное творчество” и размещается на О.ру в авторском варианте с разрешения редакции
Добавить комментарий